Бахаревич: Беларусь — это остров, который путешествует с нами во времени и в пространстве

На «Гучнафэсьце» в Варшаве вы сказали, что такого (количества заинтересованных людей, внимания и т. д.) не было не то, что в других европейских городах — такого в Минске не было. Это было эмоциональное впечатление момента, или действительно сегодня за рубежом бум интереса к беларусской культуре?

Назвать происходящее бумом я все же не решусь. Но я хорошо вижу, с каким интересом беларусы за рубежом открывают для себя беларусскую культуру — и, в частности, литературу. Стало чуть ли не правилом хорошего тона покупать и читать беларусские книги по-беларусски, поддерживать беларусских издателей, приглашать к себе писателей и поэтов и, главное, пытаться разобраться, что это за литература у нас такая и что она может сказать обычному человеку, как она реагирует на события, волнующие нас всех. Это не может не радовать. В Варшаве на «Гучнафэсьце» моя автограф-сессия длилась несколько часов, люди подходили ко мне не только со свеже купленными новинками, но и с моими прежними книжками. Сотни беларусов в эмиграции в очереди за беларусскими книгами — для меня это доказательство того, что литература живет и имеет своего читателя. Другой вопрос, что будет дальше. Ведь литература не дает ответов и не заживляет раны, литература вообще — плохое обезболивающее. Зато она — хорошее оружие, вечное топливо для мозга и лучший словарь. Сегодня наша литература — важная часть беларусского сопротивления.

В каких обстоятельствах писался ваш последний роман, что в нем нас ждет, и выразил ли уже кто-то желание его издать?

В начале марта мы с моей женой, литераторкой Юлей Тимофеевой прилетели из австралийской Аделаиды в Цюрих, чтобы стать гостями одной из лучших европейских писательских резиденций, расположенных в швейцарском Цуге. Роман «Аўгуры» написался именно там. Роман посвящен грозам и метеорологии, его действие происходит в стране, которая напоминает то ли Беларусь, то ли Китай, то ли какое-то другое шахство-государство, и разворачивается в декорациях одного совместного предприятия. Что касается издания… В этом году у меня вышли три книги по-беларусски: «Ператрус у музэі», «Хлопчык і сьнег» и «Плошча Перамогі». Поэтому с изданием «Аўгураў» я пока не спешу. Нужно дать читателю одолеть то, что уже издано.

На каких авторов с подобной эмигрантской долей вы ориентируетесь, кого вспоминаете, чему вас учат их биографии?

Каждая эмигрантская доля — уникальная. Быть писателем в изгнании в темные времена в XXI веке, наверное, все же легче, чем сто лет назад. Есть много организаций и фондов, которые приглашают пожить и поработать в спокойных условиях. Здесь, в Швейцарии, нашли вечный покой двое из трех моих учителей и мастеров, которые когда-то перевернули мою жизнь и сделали меня тем, кем я сейчас являюсь. В Цюрихе похоронен Джойс, в Монтрё — Набоков. Могилу Кафки в Праге я посетил уже давно. Все они — изгнанники. Джойс покинул Ирландию по своей воле, так как на родине ему было душно жить и писать. Набоков был беженцем из большевистского ада. Кафка — внутренний изгнанник. Каждый из них учит меня не сдаваться, принимать изгнание как дар, продолжать делать свое вопреки всем дуракам, цензорам и пошлякам и искать тайны языка, какими бы страшными ни казались его лабиринты.

Как выглядит ваша эмигрантская жизнь, повседневность сегодня? Что вы полюбите делать, как часто приходится менять страны, квартиры, что помогает сохранять внутреннюю устойчивость?

Наша с Юлей жизнь последние годы — это преимущественно отели, вокзалы, поезда, самолеты, сцены в больших и малых городах, бесконечные интервью и писательские резиденции, временные приюты для странствующих авторов. А прежде всего — работа, творчество без выходных и отпусков. Не сойти с ума мне помогает то, что мы с Юлей все время вместе. Она не только жена, но и верный друг, первый чуткий читатель, талантливая авторка и переводчица, с которой всегда интересно. Не знаю, что бы со мной случилось без нее в этом странном путешествии. Два года нашим домом была гора в австрийском Граце, затем мы жили в музее в немецком Хемнице, откуда улетели в Австралию по приглашению крупнейшего в Южном полушарии литературного фестиваля. Теперь наш временный дом — Цуг, а потом будет Гамбург. Сейчас я в Беларуси — абсолютно запрещенный автор, мои книги выбросили из всех книжных магазинов и библиотек, их истребляют и угрожают людям за их хранение и распространение зловещими статьями. Не молчит и государственная пропаганда. Я человек, иногда мне очень больно и страшно, как и всем нам. Меня очень поддержали мои замечательные издатели Андрей Янушкевич в Варшаве и Весна Касерес в Праге, а также мой друг и неизменный редактор Сергей Шупа. А еще мои читатели. Мы живем в такое время, когда разрушается старый, знакомый нам мир. Беларусь переживает сейчас настоящую катастрофу. Возможно, мне немного легче. Ведь, живя в Беларуси, я давно подозревал, что это случится. Конечно, привычки, ритуалы и вещи помогают нам спасаться от распада. Хорошая еда, секс и вино, искусство и творчество, книги и разговоры — неимоверно важно, что в этом тревожном мире им еще есть место. Но мое основное, единственное занятие — литература, она — мой воздух, если я не пишу и не читаю — я не знаю, зачем живу.

Как не оторваться мыслями, ощущениями от Беларуси, когда против нас играет расстояние и совершенно разный опыт, которого с каждым днем все больше между теми, кто уехал, и теми, кто остался?

Я не знаю. Если воспринимать Беларусь исключительно как государственную территорию РБ, на которой живут граждане РБ — наверное, оторванность неизбежна и будет расти дальше. Но в том и дело, что Беларусь — нечто большее, чем РБ, это остров, который путешествует с нами во времени и в пространстве. Я люблю повторять, что родина писателя — его язык. Беларусь всегда со мной. Беларусь — это прежде всего текст. Я пишу для всех, кто читает по-беларусски. И переводы моих и не только моих книг на другие языки делают Беларусь больше всех аббревиатур и стереотипов. Беларусам, где бы они ни жили, следует понять, что если сохранятся наш язык и индентичность — встреча тех, кто остался, и тех, кто уехал, остается возможной. Государство может исчезнуть и возникнуть заново, но только тогда, когда у него будет основа. История догнала нашу страну и дала ей большое испытание, как расплату за долгие годы диктатуры — изгнание одних и страдания других, но мы не одни такие в мире. Литовцы, латыши, эстонцы, ирландцы и другие нации пережили эту разорванность. Безусловно, литератору здесь труднее — ведь невозможно постоянно жить воспоминаниями. Тебе нужны запахи и звуки Минска, чтобы писать о нем. Остается фантастика, остаются притчи — но кто сказал, что они не работают?..

Что для вас изменилось за год после признания «Собак Европы» «экстремистскими»? Чувствуете ли, что этот статус будто дал книге какой-то внутрибеларусский «Пулитцер», и книга стала иначе восприниматься? Вы сами не боитесь того, что могли этой книгой заклясть будущее? А что, если написанное вами сбудется?

«Собаки Европы» — книга о власти языка и языке власти, лучший мой роман в том смысле, что в нем я смог выйти за какие-то пределы, открыть новые смыслы, создать целую вселенную, сказать что-то важное и новое о себе, Беларуси как европейском острове и Европе как беларусской судьбе. Ведь беларусский национальный и литературный нарратив к выходу «Собак» безнадежно застрял в 90-х, а Беларусь тем временем менялась, и литература не успевала за этими изменениями. «Собаки» — больше, чем просто еще одна моя книга, и я рад, что ее оценили еще до того, как роман попал под запрет. Конечно, после 2020-го он начал восприниматься как пророчество. Но каждый романист — предсказатель и большой скептик, иначе невозможно, ведь романист смотрит одновременно в прошлое, в будущее и в настоящее. Такое зрение нужно постоянно развивать, когда пишешь прозу. Оно и называется историческим мышлением. А история говорит нам три важные вещи: что все повторяется, что отменить ее невозможно и что если в твоей стране мир, ты можешь смело предсказывать войну. Мне было ясно, куда идет путинская империя и куда идет Беларусь, уже давно. Я хотел поделиться этим с читателями. Но, ясное дело, и «экстремистский» статус романа, и международный успех спектакля по «Собакам» Беларусского Свободного театра, и выход книги в русском переводе также повлияли на то, что сейчас «Собаки Европы» — самое читаемое, обсуждаемое и продаваемое мое произведение. Я очень жду польского и немецкого издания. Перевод Томаса Вайлера на немецкий будет представлен в марте следующего года на Лейпцигской книжной ярмарке.

Что стоит давать смотреть/читать тем, кому мы хотим рассказать, что произошло в 2020-м? Как объяснять европейцам, каково наше место в этой войне, в отношениях с россиянами, украинцами?

Европейцы — это мы, беларусы. Другого пути у нас нет. Пока мы не поймем этого, ничего хорошо ждать не приходится. Это одно из самых важных посланий, которые я озвучиваю в своих выступлениях и интервью для зарубежной публики. Если на Западе поймут, что Беларусь — тоже Европа, только брошенная на поживу Российскому рейху, забытая, изнасилованная, опозоренная, если на Западе признают, что беларусы — это их соседи-европейцы, загнанные в ловушку собственной властью, только тогда можно ожидать понимания. Мы с Юлей Тимофеевой много рассказываем на Западе о тысячах политических заключенных, о репрессиях, о том, что ставить знак равенства между Беларусью и Лукашенко — ошибка, о том, что беларусы не поддерживают войну. Но нас слышат только те, кто хочет слышать. Для большинства западных европейцев гораздо легче находить простые ответы на сложные вопросы, искать виноватых не среди себя, а среди каких-то далеких чужаков — чем разбираться и думать. Хотя Запад также несет ответственность за происходящее. Флирт с российским режимом, закрытие глаз на российские преступления привели к тому, что в России установился фашистский режим, который является угрозой всему свободному миру. Но до сих пор на Западе многие политики считают, что война их не коснется, если не дразнить монстра. Люди культуры мало что могут сделать в этой ситуации, литература потеряла свое значение владычицы мыслей, которое имела в ХХ веке. Но если после наших выступлений к нам подходят простые граждане свободных стран и благодарят за то, что мы показали им Беларусь с совсем другой стороны — значит, хоть что-то, хоть немножко мы смогли изменить, хоть кто-то нам сочувствует и не верит, что паспорт страны-изгоя — достаточная причина для ненависти.

Вы много выступаете за границей. Это постоянно разговоры о Беларуси и нашей беде, или случаются беседы собственно о литературе, так, будто вы — всемирный писатель, читатели которого — люди космоса и тектонических сдвигов, а не жертвы мимолетных разборок последних царьков на краю Европы?

Естественно, в основном с нами разговаривают о политических событиях. Даже если такие разговоры начинаются с чисто литературных тем. Но наш мир сейчас невероятно политизирован, и это закономерно. Ты не можешь снять с себя проклятие контекста, стереть черную метку политических новостей. Не очень приятно быть живой иллюстрацией к чьим-то заголовкам, но гораздо хуже — молчать и делать вид, что тебя не касаются ни война, ни диктатура, ни политзаключенные. Словно ты живешь в своей башне из слоновой кости и поплевываешь с высоты на мир. К счастью, мы имеем возможность говорить не только языком интервью и публичных дискуссий, но и на языке своего искусства. На разных языках, которыми мы владеем. Юлина поэзия, ее «Минский дневник», переведенный на несколько языков, моя публицистика, мои «Собаки» и «Ператрус у музэі», и «Апошняя кніга пана А.» — все это политическое искусство. Искусство не бывает аполитичным, не имеет такого права. Литература всегда — про Эрос и Танатос, а не про войны, царьков и революции, но литература — это всегда про свободу, свободу жить, думать, чувствовать, быть собой, она сама по себе — свобода, иначе она — не литература.

Во всей сегодняшней ситуации для культуры, беларусского языка и нас как народа вообще есть хоть что-нибудь позитивное, за что уцепиться?

Человек слаб, он может очень мало, и никто не обязан быть героем. Но есть то, что может сделать каждый из нас, где бы он ни жил. Говорить, думать и читать по-беларусски. Это то наименьшее и реальное, простое и полезное — что обязательно сделается большим, весомым и величественным, если нам и правда нужно другое будущее.