Наста Кудасова: чем больше боли, тем больше стихов

— Мы в редакции Sojka искали героиню для «женской» недели, чтобы рассказать об активных беларусских женщинах и одной из них дать слово. Единогласно решили, что слово будет у тебя — непокоренной, талантливой, теплой и дружеской. Какой ты видишь и чувствуешь свою роль во всем, что происходит и произойдет в Беларуси?

— Спасибо за это почетное определение, конечно. Честно говоря, мне стыдно перед такими возвышенными словами, ведь сама я чувствую себя разбитой, слабой и беспомощной сейчас. Но меня окрыляет чувство востребованности. Я часто слышу слова благодарности за то, что пишу, что даю людям возможность лечиться стихами. Для меня же и самой это чудо, ведь я так же, как и читатель, не представляю, откуда рождается поэзия, откуда вдруг появляются нужные строки. Это всегда какой-то трепет необъяснимый, но когда он к тебе приходит, чувствуешь такую мощь, что горы свернуть бы мог, кажется. Поэтому надеюсь, мое существование все же имеет смысл для Беларуси. Мне с детства хотелось быть активной гражданкой, что-то делать для страны. Если бы изменились сегодняшние условия, возможно, мне и в политике было бы чем заняться.

— Ты уехала из Беларуси. Говорила, что само решение созрело уже 25 февраля.

— Последним толчком стала война и вражеские войска на моей земле. Было ощущение тотальной оккупации, такой бескровной, легкой и, главное, ненапрягающей для большинства вокруг, как мне показалось. Я помню тот день в феврале, когда я впервые увидела их на дороге. Они двинулись в сторону украинской границы, а я тогда ехала с детьми на машине, как раз им навстречу, и вынуждена была съехать на обочину, уступить, пока они не проедут. И вот там, стоя на обочине, разглядывая цепочку этих страшных машин, я почувствовала такую беспомощность, досаду, уныние… Я поняла, что скоро начнется что-то страшное, а я настолько маленькая перед этим страшным, что могу только стоять тихонько на обочине и молчать. А потом, когда оно уже официально началось 24 февраля, небо гудело и днем, и ночью. Тогда я поняла, что должна уже решать не как поэтесса, а как мать. И я обязана вывезти отсюда моих детей, потому что они не должны в этом участвовать. Тем более сын все время спрашивал, как так получилось, украинцы же самый близкий народ нам, а мы их якобы предали. Это субъективно, конечно, но по моим наблюдениям, подавляющее большинство людей в моем регионе относятся благосклонно к России и одобряют ее действия. Мне было очень тяжело это переживать, впервые в жизни меня перестала держать моя родная земля, все словно осквернили, хотелось закрыть глаза и бежать, не помня себя.

— Обжилась ли ты в Гдыне? Что это за город, как сейчас выглядит твоя жизнь, чем занимаешься?

— Мне нравится Гдыня, она не настолько большая, чтобы сделать меня несчастной, в более крупном городе я страдала бы больше. Мне нравится, что здесь много животных приходят из леса прямо в город: кабаны, косули, ежи. Они чувствуют себя здесь как дома, аккуратно переходят дорогу в нужных местах, никого не трогают. И даже собаки на них не лают, полная гармония, меня это сильно радует. Еще мне нравятся люди, пока что встречались только отзывчивые и вежливые, нам везде было просто устроиться, мы нигде не встречали преград. Нравится отношение к беларусскому языку. В школе сын говорил, что учительница специально для него ищет беларусскоязычные субтитры, когда включает какой-то фильм, зная что в классе есть один мальчик из Беларуси. И в других ситуациях тоже несколько раз было, когда люди, узнав что я из Беларуси, вдруг делали специально для меня перевод документов или переписки на беларусский язык, чтобы мне было комфортнее. Выглядит фантастически, конечно, ведь для большинства беларусов привычным языком общения является русский. Не знаю, в курсе ли поляки. Наверное, им это трудно представить, что страна, имея национальный язык, нигде им не пользуется в официальном обиходе, отдавая предпочтение соседскому, поэтому они — sancta simplicitas — искренне, от души все нам на беларусский переводят, а я и радуюсь себе тихо, ведь где бы я еще такое увидела, явно ведь не в сегодняшней Беларуси.
Сложно пока сказать, чем я здесь занимаюсь, я еще в стадии адаптации, учим польский с детьми, устраиваемся. Работа тоже какая-то есть. Но я планирую посвятить себя литературе, насколько хватит сил.

— В Беларуси ты чувствовала себя во внутренней эмиграции, или после 2020-го отношение к обществу у тебя поменялось?

— И да, и нет. Все зависело от того, в какую компанию тебя забросит. В Рогачеве иногда приходилось чувствовать себя инопланетянкой, потому что там было мало единомышленников. Поэтому я там преимущественно жила, залегши на дно одиночества. В Минске, встречаясь с друзьями, иногда можно было почувствовать, что есть и другое общество. Вообще же 2020 год сначала подарил огромную надежду и потрясение, мне показалось тогда, что я наконец принадлежу к большинству. Но война показала, что даже многие из тех, кто в 2020-м были мне единомышленниками, в 2022-м уже оказались на другой стороне баррикад. Это деморализует, конечно, капитально. Но я стараюсь держаться оптимистично ради тех, кто сидит за нас в тюрьмах сейчас.

— По чему ты больше всего скучаешь?

— Я скучаю по нашим лесам, по желудям, мхам и верескам беларусским. Леса есть и здесь, безусловно, очень живописные, богатые и ухоженные. Но хочется домой. Еще по рыбалке скучаю, по деревне, предчувствую, что буду маяться от городской жизни здесь, но что поделаешь… и конечно, скучаю по тем друзьям, что там остались. Мы последние годы редко виделись, но все же знание, что мы в одной стране, рядом, как-то держало. Теперь я чувствую большее расстояние между нами, иногда мне страшно, что я еще долго не смогу посетить их там.

— Чего никогда не сможешь простить тем, кто сегодня у власти в нашей стране?

— Всего. Поломанных человеческих судеб прежде всего. Мне больно ежедневно за наших узников. Ненависть к беларусскости не могу простить. Но я не хочу умножать желчь, лучше воздержусь от пересчета всего, что во мне кипит сейчас.

— Много ли беларусов вокруг тебя сегодня? Как считаешь, можно ли сохранить национальное единство в зарубежье, не растворимся ли мы в большинстве, не ассимилируемся?

— Думаю, все зависит от личности, от того, на что ты сам делаешь ставку. Сейчас вокруг меня много беларусов, все они разные. Есть люди, которые искренне жаждут беларусской культуры, литературы, всего национального. У многих пробуждается чувство национального достоинства именно за рубежом. Некоторым же, кажется, все равно. Допустим, на Марафесте, где сплошь были одни беларусы, я краем уха ловила разговоры вокруг, и было довольно досадно, что 90 процентов людей говорили по-русски, почти ни одного слова по-беларусски я не услышала, если не считать выступающих. Не знаю, как к этому относиться, но я в такие моменты чувствую себя проигравшей.

— Насколько можно заметить из твоей активности в соцсетях, писать ты не остановилась, наверное, стихи — твое оружие и сила. Если для творчества Насте Кудасовой нужно не спокойствие и Родина, то что?

— Нужно не переставать сопереживать человеку. А оно и не получается иначе. Стихи пишутся везде, ведь что-то постоянно болит. Чем больше боли, тем больше стихов, это банальная такая арифметика. Но поэтому и пишется последние годы много, к сожалению или к радости. Ужасно, что для того, чтобы чувствовать себя живым, нужно страдать, но это так.

— Как считаешь, удастся ли построить литературную жизнь — презентации, распространение книг, фестивали — в тех условиях, в которых мы оказались?

— Препятствий я пока не вижу. Но чувство отчаяния, горечи часто обуревает. И все беларусские мероприятия здесь с привкусом поражения, как мне кажется. Ведь как бы ни было тепло и уютно на них, хочется только одного — чтобы это все каким-то волшебным ковром-самолетом перенеслось на родину, ведь это все на самом деле ради нее одной. А здесь мы беженцы бездомные, бедолаги, как бы красиво нас ни принимало польское государство. Тем не менее, нужно запихнуть это нытье подальше, я считаю, и пользоваться техническими возможностями, которые нам здесь выпали. А они есть, здесь действительно сейчас можно и книги издавать, и устраивать какие-то презентации, выставки — здесь можно делать все возможное, чтобы Беларусь оставалась видимой для мира и для нас самих.

— Возвращаясь к роли женщин. Насколько, как ты считаешь, все изменилось бы, если бы среди мировых политиков было больше женщин, если бы наша оппозиция, гражданское общество было представлено женщинами?

— Раньше я ответила бы однозначно, что да, безусловно, если бы женщины, матери, правили в мире, мы не подвергались бы войнам. Животворящее начало в женщине, мне казалось, победит милитаризм. Но если сейчас я слышу истории о том, как женщины в России своих сыновей добровольно отправляют на войну, хотя для них та война не имеет никакого смысла, ведь на их землю никто не нападал, то я, честно говоря, уже сомневаюсь. К сожалению, зомбированности поддаются люди независимо от гендерной принадлежности. Тем не менее хочется верить, что мир будет спасен как раз красотой и любовью.