Интервью

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку»

Украинская поэтесса Ия Кива о вынужденном отъезде из Донецка, страхе перед войной и взаимном интересе к Беларуси

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку»

Ия Кива – украинская поэтесса, журналистка и переводчица из Донецка. Вынужденная переселенка. С 2014 живет в Киеве, автор двух поэтических сборников. В 2021 издала книгу «Ми прокинемось іншими: розмови з сучасними білоруськими письменниками про минуле, теперішнє і майбутнє Білорусі».

– Сейчас много информации о новых войсках, войне, о новой российской агрессии. Вы боитесь, у вас есть тревожный чемоданчик?

На вопрос о страхе отвечать довольно сложно. Российско-украинская война идет с 2014 года, и угроза полномасштабной войны или очередной горячей фазы на территории Донецкой и Луганской областей висит над Украиной постоянно. Единственное, что меня беспокоит на фоне происходящего: почему мы за восемь лет всей страной не прошли курсы по стрельбе и оказанию первой медицинской помощи. Мне кажется, эти навыки не были бы лишними даже в качестве седативного средства. Но я не эксперт в этом вопросе и не возьмусь оценивать, насколько такая задача осуществима и эффективна.

Почему мы за восемь лет всей страной не прошли курсы по стрельбе и оказанию первой медицинской помощи

Я, безусловно, слежу за новостями, читаю аналитику, смотрю, чем делятся люди в соцсетях, и пытаюсь увидеть в происходящем логику, понять, кому могут быть выгодны те или иные сценарии, включить воображение и представить патрулирование украинских городов российскими оккупационными войсками и так далее. И все говорит о том, что переход к открытому наступлению сделает невозможным «их там нет» и россказни о братской любви, что в большой войне для России нет ни экономической выгоды, ни какой-то компенсаторной функции, как было это с нацистской Германией, проигравшей в Первой мировой войне. Но, с другой стороны, разве стоит искать логику в действиях гопника? А Россия ведет себя именно как государство-гопник: демонстрирует силу просто потому, что может. И единственное, что остается сейчас украинцам – жить по принципу «хочешь мира – готовься к войне», не торопясь успокаиваться, когда имперский динозавр в очередной раз прячет когти и зубы.

А тревожный чемодан я не собираю. Я и в 2014-м его не собирала. Строго говоря, чемодан появился у меня только в прошлом году, когда нужно было поехать на полгода в Польшу на стипендию Gaude Polonia, потому что необходимые мне вещи в рюкзак, с которым я приехала из Донецка в Киев, туда бы не поместились. Плюс по опыту могу сказать, что унести на себе можно не очень много, только жизненно необходимый минимум.

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку» Черкасский книжный фестиваль, 2019; из личного архива

– Каково это – жить 8 лет в изгнании из родного города?

Я недавно сама себе задала тот же вопрос и поняла, что вот уже восемь лет живу внутри какой-то невероятной усталости, которая, как каменная подушка, лежит на лице и не дает нормально дышать. Или внутри кошмара с множеством комнат, по которым ты идешь, идешь, идешь и не можешь проснуться. Жизнь, безусловно, продолжается. Но и война продолжается, в том числе и в информационной своей части. И украинское общество живет в состоянии принудительной инвалидности, когда планы, надежды, мечты в любой момент могут оказаться чем-то неважным, вторичным, поскольку имперские комплексы Российской Федерации важнее. Это как если бы у вас было две здоровых ноги, но вы все время вынуждены прыгать на одной, опираясь на костыли, потому что нормально ходить вам просто не дают.

 

– Чему война на Донбассе научила всех украинцев? Есть ли паника в обществе в связи с новой угрозой?

Спектр эмоций у людей очень разный: кто-то паникует, кто-то переводит очередную сумму денег на нужды украинской армии, кто-то продолжает жить обычной жизнью, кто-то не верит, что война перейдет в полномасштабную фазу, кто-то спасается искусством. Во всяком случае, гречку, спички и соль в том районе Киева, где я сейчас живу, с прилавков не сметают (смеется).

Во всяком случае, гречку, спички и соль в том районе Киева, где я сейчас живу, с прилавков не сметают

Если сравнивать с 2014 годом, у нас теперь есть армия, у некоторых украинцев – опыт участия в военных действиях, оказания военной медицинской и психологической помощи, волонтерства, почти у всех украинцев – опыт помощи армии, вынужденным переселенцам или тем, кто продолжает жить в оккупации в Крыму, Донецкой и Луганской областях, деньгами, вещами или медикаментами. И еще я знаю точно, что у нас бывают споры из-за языка, из-за разных исторических и современных бекграундов, из-за разного понимания тех или иных вещей, но это все внутренние украинские дискуссии, и ассоциировать с «русским миром» себя точно никто не хочет, потому что «русский мир» – это русская война. Как правило, на территориях чужих государств. Это, возможно, прозвучит странно, но я думаю, что за эти восемь лет украинцы научились быть украинцами. Именно украинцами, а не кем-то еще.

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку» Донецк, 1985 или 1986, возле Донецкого краеведческого музея; семейный архив

– Каким был ваш родной Донецк, когда вы еще жили там?

30 лет жизни невозможно пересказать одним предложением – для этого нужно написать роман, а я прозу не пишу. Во всяком случае пока. Как говорили до войны, Донецк – город миллиона роз и терриконов. И это правда. Но он для меня еще и что-то вроде документального кино, которое постоянно крутится в голове: первая любовь, первое свидание, первый поцелуй, первый успешно сданный экзамен, первая работа, первый сильный снегопад, первая операция, первые аккорды на гитаре… А сколько разговоров, встреч и событий, сделавших меня той, кто я есть, в нем произошло. Донецк – это я. И, конечно же, Донецк – это дом. И я имею в виду не право собственности или квадратные метры. Особенный степной воздух, особенный ландшафт, в котором летом на терриконах зацветают маки, особенный вкус воды с привкусом железа. Место, о котором можешь сказать: «Я дома».

 

– Как вы покидали это все? Можете рассказать о своем отъезде?

Когда из города ушла вся украинская власть (хотя украинская ли она – вопрос открытый), стало понятно, что война – это надолго. Тогда говорили – лет на пять-семь. Но это интуитивное понимание почему-то никак не хотело складываться в целое с тем, что вынужденный отъезд – тоже лет на пять-семь. Мне кажется, люди приблизительно так думают о своих мертвых. Поясню на своем примере: моего отца убили в 2010 году, и одной частью себя я понимаю, что его нет в живых, а другая постоянно видит сны о его возвращении, в которых я пытаюсь его расспросить, где же он был все это время. Так и с войной: ты одновременно веришь и не веришь в происходящее, понимаешь, что это происходит с тобой, и отказываешься это понимать.

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку» Донецк, 2007 или 2008; семейный архив

А уезжала я очень смешно. Тянула бумажки с названиями разных городов, спички, кидала монетку… Когда тебя никто нигде не ждет, в общем-то все равно, куда ехать. Киев я выбрала в итоге по двум причинам: мне казалось, что в случае чего люди тут будут защищаться (а в начале войны танков со стороны Чернигова опасались довольно серьезно), а еще я хотела, чтобы город был большой, как Донецк. Ну, и несколько раз до войны я в Киеве уже была – это как-то успокаивало тревогу неизвестности.

А уезжала я очень смешно. Тянула бумажки с названиями разных городов, спички, кидала монетку…

– Сейчас многие беларусы вынуждены уезжать. Что вы им можете посоветовать?

Я хочу вам напомнить фильм «Осень в Нью-Йорке». Там бабушка главной героини – женщина, потерявшая богатство, у которой умерла дочь в молодом возрасте, и живущая с ощущением, что в любой момент от неизлечимой болезни может в еще более молодом возрасте умереть и ее внучка – говорит: «Посмотри на меня, разве я похожа на человека, который может кому-то что-то советовать?»

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку» С Альгердом Бахаревичем и Юлией Тимофеевой. Чернигов, международный фестиваль «Литавры», 2019; автор фото – Анна Арсенич-Баран

Не знаю, вправе ли я кому-то что-то советовать, но могу сказать о том, что помогает лично мне: никогда не сдаваться, по возможности не оглядываться назад – напомню тут об историях Орфея и жены Лота, сопротивляться языку ненависти и помнить, что любовь – великая сила. Ну, и жить по принципу carpe diem – ничего не ждать и ценить любую возможность для радости.

 

– Сейчас в Киеве вам комфортно? Киев – дом?

Своим для меня Киев не стал. Или я не стала для него своей. Я не чувствую здесь себя дома или что мне есть куда возвращаться. Я оказалась в этом городе в не самое легкое для себя и страны время, и в первые три года войны столкнулась с таким количеством стереотипов в отношении людей из Донецка, ксенофобии и агрессии, что у меня просто нет сил это забыть. При этом я понимаю, что так работает пропаганда и что это не все жители Киева. Но в тот период моя уязвимость была намного больше, чем сейчас, и все это каждый раз сбивало с ног. Говорю об этом с большим сожалением. Будем надеяться, что если наша с Киевом история и не стала историей взаимной любви, то хотя бы стала продолжительным знакомством, в течение которого мы друг друга иногда радовали и, может быть, чему-то смогли научить, чем-то друг с другом поделиться.

Своим для меня Киев не стал. Или я не стала для него своей

– Давайте опять вернемся к Беларуси. Как вы сблизились с беларусскими писателями, начали переводить с беларусского?

Во всем, как всегда, виновата поэзия. В 2016 году я познакомилась на «Форуме издателей» во Львове с Андреем Хадановичем и Антоном Рудаком – так в моей библиотеке (правда, после 2014-го я ее не собираю) оказалась первая книга на беларусском языке, поэтический сборник Антона «Верхний город». А годом позже я услышала на одном из киевских фестивалей, как беларусские поэты и поэтессы читают свои стихи. И довольно серьезное впечатление на меня тогда произвела Юля Тимофеева, не только текстами, но и экспрессивной манерой чтения. Так я начала понемногу переводить ее тексты – сначала для себя, а потом и публично. Позже мы делали ряд совместных мероприятий с ней и Альгердом Бахаревичем на черниговском фестивале «Литавры». В 2019-м я была в Минске на фестивале «Рукописный ввод», где познакомилась с Кристиной Бандуриной, Ольгой Маркитановой, исследовательницей Ульяной Вериной. И, разумеется, формой знакомства стал перевод беларусской поэзии и эссеистики на украинский или русский языки: это уже упомянутая Юля Тимофеева, Дмитрий Строцев, Кристина Бандурина, Вениамин Блаженный, Альгерд Бахаревич, Артур Комаровский, Татьяна Сапач, Ганна Отчик, Ольга Злотникова, Сергей Прилуцкий, Алена Петрович, Анна Комар и другие авторы, чьи тексты пока лежат у меня в черновиках.

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку» Киев, Марш женщин, 2021; автор фото – Марина Курапцева

Я уже много раз говорила, что беларусская литература и вообще Беларусь для меня – это дуэндэ. Есть люди, которые отправляются в долгое путешествие, за море-океан, переводя с китайского или японского, а есть те, кому нравится ходить в ближний лес и собирать там грибы – это, видимо, я, поскольку перевожу я в основном со славянских языков. И мне в этом лесу нравятся и беларусский язык, и беларусские песни, и беларусская литература, и беларусские партизаны. От одного только беларусского языка я получаю чисто эстетическое удовольствие и уже придумала для себя рабочее сравнение: беларуский язык – это как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку, столько в нем низких густых тонов и обертонов.

 

– Вас знают в первую очередь как поэтессу. Как вы решились на такой нон-фикшн – целую книгу интервью с беларусскими писателями?

Книга «Ми прокинемось іншими: розмови з сучасними білоруськими письменниками про минуле, теперішнє і майбутнє Білорусі» возникла как один из проектов Украинского ПЕН, членом которого я являюсь. Собственно, она вышла в серии «Библиотека Украинского ПЕН», появившейся как попытка дать начало хорошей традиции осмысления и обсуждения украинскими интеллектуалами различных фокус-тем, касающихся важных проблем, тенденций и изменений в культуре и общественной жизни Украины. Вот только в 2021-м такой фокус-темой стали протесты в Беларуси, а книжная серия расширила свои географические границы. И хотя мы с моими героями говорим преимущественно не о них и не о литературе, а о Беларуси, ее истории, культуре, лукашенковских репрессиях, солидарности и смелости – в книге мы слышим не только музыку беларусского сопротивления, но и голос беларусской литературы.

«Беларусский язык – как украинский, к которому добавили мощную бас-колонку» Книжный арсенал, Киев, 2021, презентация «Ми прокинемось іншими»; Pen Ukraine

– Что нового вы открыли в беларусах, что вас поразило?

У меня в голове такой калейдоскоп из фактов, историй, эмоций и личных разговоров со многими беларусами онлайн и офлайн, что я даже не знаю, что сейчас назвать. Одно из ярчайших моих впечатлений – история переводчицы Ольги Калацкой, давшей пощечину пропагандисту Азаренку и получившей за это два года «домашней химии». Я забыла, кому принадлежит фраза, что интеллигент – это вовсе не мямля, а тот, кто может дать по лицу или спустить с лестницы, но Ольга – именно такой интеллигент, готовый драться за свои представления о чести и достоинстве. В данном случае – не только метафорически. Я понимаю, что ее поступок был продиктован эмоциями, но эмоции эти были эмоциями благородства. Я уже не помню, когда читала о чем-то подобном даже в книжках.

Январь 2022