Украинская художница с беларусским паспортом Настя Дачко была вместе с мамой в Ирпени под Киевом, когда начались обстрелы. Ракеты и истребители летели с беларусской стороны. После 10 дней в санузле мама и дочь двинулись в нелегкий путь – прихватив основные вещи и семикилограммового кота Мишу. Sojka публикует рассказ Насти.
Мы никак не готовились и не ждали войны. Я вообще шутила по этому поводу, когда разговаривала с кем-нибудь, например, из Беларуси, всегда подчеркивала, что это какие-то игры геополитические, это не может быть правдой. Ведь для России нет никакого профита и смысла в том, чтобы развязывать войну. Я и сейчас не понимаю, как это все объяснить.
Моя мама записалась на стрижку как раз на 24 февраля, на 10 утра. И она даже отправилась в салон, в надежде, хотя новость о том, что начались обстрелы, уже прошла. Мы узнали об этом с самого утра, нам начали звонить все, я лежала в постели и слушала отдаленные взрывы. Мне было тревожно, но привыкнуть к мысли, что это реально происходит с нами, было невозможно. Потом я услышала, когда начали бомбардировать аэропорт в Гостомеле – от нашего дома до него километров 15. Также я услышала свист самолетов, летевших в поддержку Гостомеля, и еще не зная, чьи это самолеты, я упала на пол и физически почувствовала, что началась война.
Как раз в этот момент мама шла в парикмахерскую. Она увидела полный транспортный коллапс, все пытались выехать из Киева через Ирпень. В магазинах люди сгребали все что можно. Мама успела также приобрести какие-то продукты, закупиться для кота. С этим она вернулась домой, я даже смогла вызвать для нее такси, она ехала очень долго, взяла каких-то людей к себе по дороге. И вот, после того как она добралась, мы никуда уже не выходили и провели 10 дней в частном секторе, в нашем доме, в таунхаусе. Мы оказались в таком кармане. С одной стороны начались бои в Гостомеле, с другой – подорвали все мосты.
В самый первый день мы решили, что самое безопасное место в нашем доме – это санузел. Мы сделали там укрытие, поставили стулья, положили вещи, некоторые продукты, на случай, если сидеть там придется долго. Еще мы собрали свои тревожные чемоданы и тоже поставили там, что-то из одежды положили. Когда были самые громкие взрывы, происходили сильнейшие бои, мы сидели в санузле.
Это не страх – это экзистенциальный ужас. Это какое-то животное чувство
В первые дни мы были просто растеряны. Я не ожидала, что все будет настолько быстро продвигаться в нашу сторону, я почему-то думала, что активные действия будут на границе. Мы думали, что у нас есть время – схлынет первая волна людей, и мы сможем выехать спокойно. Но горизонт планирования совсем уменьшается. Он ограничивается даже не днями – часами, даже минутами. Все меняется каждый момент.
Наверное, если бы я была сама или просто вместе с котом, я бы уже как-то вышла, пробиралась лесами, но с мамой, которой 60 лет, мы сначала пережидали.
В последние дни мы понимали, что, если сейчас не выедем, у нас уже может не быть такого шанса
Я уже была близка к нервному срыву, а мама какое-то время свыкалась с мыслью, что мы выходим. Ей было очень трудно оставить свои вазоны, свой быт, она в последний день еще успела сварить варенье, ей было жалко оставлять клубнику в холодильнике. Мы с ней вели себя совершенно по-разному. Я составляла план в голове, думала, что самое важное забрать – компьютер, чтобы работать, кота, ну и что-то из одежды необходимое. Мама же перебирала все, упорядочивала вазоны, варила варенье.
В свой таунхаус в Ирпени мы въехали недавно – только в сентябре, там еще не до конца завершен ремонт. У нас было очень много планов, как мы сделаем дом комфортным, как откроем сезон барбекю, как встретим гостей. Мы не думали о войне.
Я выросла и училась в Беларуси, была членом Президиума Объединения украинцев Беларуси, в Украину я приехала жить почти пять лет назад. Родители так активно в жизни диаспоры не участвовали, но идея однажды переехать в Украину всегда висела в воздухе. События последних лет в Беларуси ускорили этот процесс, Родители не захотели оставаться в токсичной атмосфере, переехали в Ирпень, начали жизнь в новом месте.
Мы все остаемся гражданами Беларуси. Когда я сидела в Ирпени во время обстрелов, я думала о том, что сижу здесь, а на меня давят танки, идет техника из Беларуси. Если бы территорию страны, к которой я принадлежу как гражданка не могли бы использовать как плацдарм, этого наступления попросту не было бы, по крайней мере, не с этого направления. Это досадно, это очень больно.
Я, разумеется, разделяю, условно говоря, Беларусь имени Лукашенко и Беларусь имени Тихановской. Я вижу очень много поддержки со стороны беларусов, знаю, как им больно и тяжело.
Мы узнали о том, что на вокзал в Ирпени подадут поезд до Киева, и решили выходить. Взяли вещи, переноску с котом (а кот у нас большой – 7 килограммов). Перед этим я выглянула в окно и увидела истребитель, летевший на меня, очень низко над частным сектором. Этот свист самолета, по-видимому, самый страшный звук, который я слышала в жизни. Я, наверное, никогда не смогу смотреть фильмы о войне. Ведь это пронизывает до костей. Мы вышли, а самолет продолжал кружить над нами. Мы прошли более километра к блокпосту, оттуда наши ребята направили нас дальше.
На втором пункте военные нам посоветовали в город не идти – там были взрывы, выстрелы. И мы пошли в направлении моста, который уничтожили еще на второй день войны
Шли мы по открытой местности, в нашу сторону все время что-то летело – мне трудно это назвать, видимо, снаряды – мы падали в траву, в канаву у дороги, немного пережидали, снова поднимались, снова шли. Так мы добрались до моста, часть его обвалилась, но по остаткам можно было перейти реку. Там были и другие люди, которые одолевали этот путь. Разговорились с женщиной, которая шла с 12-летним мальчиком. В конце концов они присоединились к нам, мы вместе ехали, поселили их в своем временном жилище во Львове.
Перейдя мост, мы сели на автобус, который довез нас до блокпоста в Киев. На вокзал нас завез мужчина, волонтер. Он кричал на нас за то, что мы пытались заплатить за помощь, хотя бы за топливо. Логистика вся построена на разных уровнях так, чтобы спасать людей. Эвакуация продолжается, этому способствует и местный мэр, и депутаты. Для меня большое открытие, что местные власти так борются за своих людей, за свои города, фактически жертвуя жизнью, как сельский голова Гостомеля.
Первые дни были для меня просто шоком, я лежала в постели, скроллила новости, ни разу не плакала. Потом быстро наступило принятие ситуации, и я действовала рационально, спокойно. У меня не было панических атак или неврозов, но я боюсь, что может накрыть.
Все эти дни мы мало ели, спали, потеряли вес.
Я сейчас понимаю, что до этого момента у меня не было в жизни проблем
Вместе с этим я не вышла из этого с каким-то темным, черным чувством. Мы с мамой вышли из этого со светлым ощущением, с верой в людей. Со стороны украинцев это все было о любви, поддержке, доброте. В Хмельницком был момент, когда наш поезд остановился и люди пришли на станцию, начали пихать в вагоны пакеты с едой – печеньем, яблоками. Они знали, что мы едем из Киева. Кто-то кричит: «Слава Украине», а весь вагон отвечает: «Героям слава!» Просто чувствуешь силу.
Понравился материал? Поделись с друзьями!
